– Кингснортская электростанция, – сказал Дейви, все так же нацеливая самолет на горящую красными огнями громаду. – Часы готовы?

Труба неумолимо приближалась. Нет, мы совсем не собирались пролететь над ней, самолет шел футов на пятьдесят ниже верхнего ее обреза, строго горизонтально и прямо в лоб. С трудом сдерживая позыв завопить от ужаса, я вжался в спинку сиденья.

– Так как там, – раздраженно переспросил Дейви, – готовы часы?

– Да, – бессильно прохрипел я и почти зажмурился, чтобы не видеть, как несется на меня этот бетонный ужас, готовый прихлопнуть наш самолетик, как мухобойка – муху.

– Давай! – заорал Дейви; мой большой палец судорожно надавил головку секундомера, и в то же самое время самолет круто накренился, двигатель взревел еще громче, а я повис на привязных ремнях. К тому времени, когда я набрался смелости снова открыть глаза, самолет уже выровнялся, электростанция осталась далеко позади, а на горизонте уже виднелась новая горстка светлячков, над которой висели – теперь-то я их сразу заметил – красные колечки предупредительных огней. Сбоку проплыли ярко освещенные корпуса и мерцающие языки пламени большого нефтеперегонного завода. За эти минуты у меня пересохло не только во рту, но даже в глазных орбитах, так что глаза поворачивались чуть ли не со скрипом.

– Одна готова, – ухмыльнулся Дейви и по-приятельски пихнул меня локтем. – Запустил часы? Тикают?

Я кивнул, смятенно глядя, как прямо по курсу вырастает новая труба.

Мы обогнули и ее, и еще одну, и каждый раз в самый критический момент мои глаза инстинктивно закрывались. Каждый раз самолет вставал на бок, меня вдавливало в сиденье, а затем оказывалось, что труба уже позади. Я не имею точного представления, насколько мы к ним приближались, однако могу поклясться, что в третий раз отчетливо слышал, как рев двигателя гулким эхом отражается от бетона.

Затем мы вернулись к Кингснорту и вторично обогнули его трубу; в тот самый момент, когда я облегченно нажал головку секундомера, самолет клюнул носом и помчался к земле.

– Придется малость поползать бреющим, – объяснил Дейви. – На случай, если кто-нибудь засек нас радаром; ни к чему им знать, где мы сядем, верно?

Я обреченно закрыл глаза, на этот раз – ненадолго. Мы взмывали и падали, мой желудок то становился тяжелым, как свинец, то поднимался к самому горлу. Я с трудом сдерживал позывы тошноты. Мы кренились налево, направо, снова налево, а затем начали сопровождать все это резкими подъемами и падениями.

Я приготовился к смерти, приготовился к истошному воплю Балфура, к отчаянной тряске самолета, срубающего верхушки деревьев, к резкому пике, за которым последует вспышка пламени и последней боли, к забвению, но в то же самое время я пытался убедить себя, что ничего этого в действительности не происходит, что все это сон, самый кошмарный в моей жизни, что я лежу в кровати, в нашей лондонской гостинице, рядом с Инеc или Кристиной, а лучше между ними двоими, что сейчас я проснусь и все будет в порядке. Я убеждал себя, что даже Балфур не мог настолько свихнуться, чтобы вытворять все это в действительности, есть же все-таки какие-то границы.

Если только он не принял мою мимолетную связь с Кристиной ближе к сердцу, чем я думал; черт, такой вариант мне и в голову не приходил. Вряд ли, конечно же, ну а вдруг? И теперь он пошлет машину носом в землю, чтобы убить и меня, и себя, или скинет меня в какой-нибудь канализационный отстойник, или ему уже просто по фонарю, разобьемся мы или нет. Господи, а я-то думал, что все уже утряслось; Дейви бросил героин и помирился с Кристиной, мы с Инеc тоже вроде бы сошлись, нельзя, конечно же, сказать, что все прошло и забыто, но все равно… Неужели он врал, что совсем не сердится, разве мог он тогда врать?

А тем временем меня бросало то туда, то сюда, то вправо, то влево, то вверх, то вниз, меня наклоняло вперед, затем отбрасывало назад, я лежал то на одном боку, то на другом.

Я открыл глаза. Ну, и что же я вижу?

Свет, пятна света.

А что я чувствую? Словно меня наклоняют то в одну сторону, то в другую, то вперед, то назад.

И тут я вспомнил про тренажер; чтобы освоить управление самолетом, Дейви купил специальный тренажер. Я сжал кулаки, повернулся к нему и заорал: «Ну и сволочь же ты!» – а затем отстегнул ремни и встал с «пилотского» сиденья. Под нами проплывала густо усеянная огнями долина; я шагнул к дверце, хватаясь за стенки кабины, чтобы устоять на непрерывно раскачивающемся полу.

– Гад ты, и только! – орал я. – Можешь поберечь свои силы, выключай эту игрушку, я все уже понял, мудила\

Дейви все время на меня оборачивался, лицо у него было удивленное и встревоженное; он что-то кричал, но за «ревом двигателя» я не разобрал ни слова.

В конце концов проклятая ручка нашлась. Когда Дейви снова обернулся, я показал ему кукиш и снова крикнул:

– Ну и сволочь же ты! Кончай, я все уже понимаю. Весьма впечатляюще, и я искренне испугался, но теперь я понимаю – это твой долбаный…

Я нажал ручку и рывком распахнул дверцу.

Слово «тренажер» так и осталось непроизнесенным, потому что уже в следующее мгновение я наполовину висел из самолета в ревущем потоке воздуха, ежесекундно грозящем оторвать мои слабеющие пальцы от ненадежной дверной ручки, лежал и смотрел с крошечной, дай бог если в сотню футов, высоты на мелькание каких-то полей и кустов. Что-то белое, вылетевшее мимо меня из кабины, яростно затрепыхалось в воздухе, быстро отстало и упало, вроде бы в лес. Мне не хватало сил даже на то, чтобы вскрикнуть. Затем самолет опрокинулся на бок, и я упал в кабину, захлопнув своим весом дверцу; я снова лежал на сиденье, крупно вздрагивал от смертельного, не совсем еще пережитого ужаса.

– Дэнни, – раздраженно сказал Балфур, – это было до крайности глупо, а к тому же ты погубил мой бортовой журнал. Придется заводить теперь новый, но это ерунда, а вот что, если кто-нибудь его найдет и свяжет с Трехтрубным туром? Я могу нарваться на крупные неприятности. Да, Дэниел, горе с тобой сплошное. Ты уж посиди там спокойно, пока мы не сядем, ладно?

Чувствовалось, что Дейви искренне расстроен; он замолчал, пару раз икнул и еще долго бормотал что-то себе под нос.

Я лежал поперек сиденья, онемевший и оцепеневший, и тихо писался в штаны.

Когда мы садились, Дейви начал воспринимать все это более юмористически, во всяком случае он так хохотал, выруливая самолет к ангару, что впилился в «роллс-ройс», поломал пропеллер, обезглавил «серебряную леди» и сильно порубил капот.

– Ни хрена себе, – сказал он, когда двигатель смолк и на крышу кабины посыпались осколки пропеллера.

Мне бы тоже засмеяться, но к тому времени я уже снова наполовину вывалился из кабины, а смеяться, когда блюешь, не только технически трудно, но и небезопасно с дыхательной точки зрения.

Вскоре выяснилось, что секундомер тоже улетел в открытую дверь, так что Дейви так и остался в неведении, побил он свой рекорд или нет.

А больше он его не штурмовал.

Пять недель спустя, в Майами, я нечаянно сдержал свое слово и убил его, самым настоящим образом.

Глава 11

– Дэни-эл, зараза! Ну, как ты там?

Ричард Тамбер вывалился из арендованного «феррари», вкатился по ступенькам на паперть, привстал на цыпочки и обнял меня.

– Ну-у… как же это здорово, после стольких лет… – Он саданул меня кулаком в плечо. – Уэйрд!

Я окинул взглядом улицу, не слишком ли много зрителей собрал этот спектакль. Их не было вовсе – в воскресенье вечером порядочные люди не мокнут под холодным дождем, а ужинают в кругу своих порядочных семей.

– Привет, – сказал я, – Рик. Заходи. Как дела?

– Сказочно, просто сказочно. – Тамбер вошел в распахнутую мною дверь. – Так и живешь в своем мавзолее? – Он крутил головой, непрерывно кивая, прищелкивая языком и потирая затянутые лайкой руки. В этот самый момент откуда-то сверху донеслось хлопанье крыльев, а затем недоуменное воркование изголодавшегося голубя.